|
|
|
|
| 
|
|
|
|
|
|
| Трудно передать словами то состояние, в которое попадаешь при прикосновении к чему-то очень дорогому, но увы, уже в оставшемся в далеком прошлом. Такие чувства обычно испытываешь при приближении к родным местам после долгого отсутствия, к тем местам где прошли счастливое детство и школьные годы, первые пробы человеческих отношений, дружбы и товарищества, увлекательных юношеских походов и технического творчества в кружках станции юных техников и, наконец, встреча с любовью и обретение своей второй половины. Глядя на знакомые места в памяти сами собой возникают ассоциированные воспоминания из далекого детства и появляется щемящее чувство того, что от всего прошедшего и осталась только память. Да, память. И, что возвратить ничего уже невозможно. Всё прошло. Всё в прошлом. Только одни воспоминания. С годами эти чувства притупляются. Так уж устроена память человека.
Такое же чувство, только усугубленное горечью утраты, возникает, когда бываешь на кладбище. Правда здесь еще возникает чувство вины. Как будто бы ты чего-то не успел сказать, сделать, поблагодарить ушедших от тебя близких людей.
В годы Великой Отечественной войны в городе Энгельсе было около десяти эвакуационных госпиталей. Многих солдат и офицеров здесь поставили на ноги и вернули на фронт, многие вернулись по состоянию здоровья в родные края, а многие нашли вечный приют в энгельсской земле. Одним из таких приютов было кладбище, находящееся за забором нашего училища со стороны второго КПП. В годы нашей учебы оно уже было заброшено, а площадка между трикотажной фабрикой дорогой на Маркс, Балаково и училищем интенсивно застраивалась. Бесшабашная молодость и молодецкая ухарь курсантского брата порой были причинами кощунства в отношении давно забытых покойников. Так, к завершению времени увольнения в воскресенье можно было видеть прислоненными к стенке КПП двух, а то и трех полусгнивших кладбищенских крестов, символизировавших о том, что курсанты возвращались из увольнения через кладбище и пришли не с пустыми руками. Это была бравада, дурацкая, конечно. В зрелом, сознательном возрасте такого себе, наверное, никто бы не позволил. А тогда – вся жизнь была впереди, а море казалось по колено.
Мой рассказ о моих чувствах не случаен. С таким же щемящем сердце чувством ехал я к своему родному училищу и ехал со стороны бывшего кладбища. Старого кладбища, конечно, давно уже там нет, все застроено жилыми домами и производственными зданиями. Все не узнать. Однако то, что я увидел, повергло меня в шок. Первое, что мне показалось, так это то, что старое кладбище переместилось на новое место – на место нашего легендарного училища.
Той стены, которая простиралась от второго КПП вдоль фасада главного корпуса и многоэтажной казармы к стадиону уже нет, остались только деревья и кусты. Эта стена или забор, разделяли наш курсантский военный быт с гражданским и для многих курсантов в ночное время, по причине небольшой высоты, были самой короткой дорогой в этот гражданский мир. Примерно на том месте, где было КПП, вожделенное место для каждого курсанта, по причине официального пропуска в гражданский мир, стоял строительный вагончик, в тени которого два лица азиатской национальности отбивали с добытых кирпичей раствор. На мой вопрос:
- Что вы делаете?
- Не вишш? Стройка разбираем. - ответил один, а другой, принимая меня за покупателя, стал указывать на приклеенный на стену вагончика «прайс-лист» с ценами на очищенный б/у кирпич и плитку.
|
|
| 
| Объяснив, что они имеют дело не с покупателем, я шагнул за угол вагончика и передо мной открылась панорама главного корпуса Энгельского высшего зенитно-ракетного командного училища войск ПВО страны. Вот оно. Когда-то здесь заседала приемная комиссия, где решалась судьба абитуриентов, стояло Знамя училища, размещались учебные аудитории и библиотека. За арочными окнами сидел дежурный по училищу, а перед всем знаменитым фасадом с колоннами проходили торжественным маршем курсантские подразделения. Здесь же выпускники получали заветные лейтенантские погоны и дипломы об окончании училища.
|
|
| Помнится, здесь же я однажды был представлен для всех увольняемых как образец ношения курсантской формы одежды.
В наше время особым шиком было подрезать шинели покороче, что не нравилось многим нашим преподавателям, особенно старой закалки. Дело было осенью и собираясь в увольнение я начищал сапоги, стоя в своей подрезанной шинели. Кто-то из курсантов, проходя мимо, заметил, что дежурный по училищу завернул, лишив увольнительных, нескольких таких «подрезанных» курсантов. К счастью в это воскресенье в увольнение не собирался один из самых рослых курсантов нашей батареи Володя Балаев. Одолжив его шинель, я вышел на построение у дежурного по училищу. Вид у меня был прямо-таки комический, край шинели чуть-ли не касался пола, а из огромной шинели торчала тонкая курсантская шея в фуражке на голове.
Завернув трех «обрезанных» дежурный по училищу подошел ко мне и я представился по форме. Он долго меня осматривал со всех сторон, смекая, очевидно, не издеваюсь ли я над ним, затем заулыбался, приняв педагогическое решение, вывел меня из строя, приказал несколько раз повернуться «кругом» и минут пятнадцать объяснял всем, на моем примере, как надо любить и носить военную форму одежды.
|
|
| 
| Далее мой путь лежал в сторону нашей четырехэтажной казармы. Ее вид был не менее удручающий, чем у главного учебного корпуса. Это тот родной дом, который дал приют, тепло, курсантскую дружбу тысячам выпускников училища представлял из себя жалкие развалины. Начали добивать уже первый этаж, оставив незначительные фрагменты второго. И тот человек, который никогда не видел этого здания, никогда не смог бы себе представить каким оно было. А было оно вычищено, выкрашено, надраено мастикой, оформленное красочной наглядной агитацией, однообразно и красиво заправленное курсантскими кроватями и тумбочками, надежными оружейными комнатами и сушилками для мокрой верхней одежды и обуви и прозрачными казарменными дверями с широкими центральными, приспособленными для построения батареи, проходами. Здесь, стоя в проходе казармы, шагая не в ногу, мы разучивали первую курсантскую песню под руководством старшины роты сержанта Роберта Виноградова.
Здесь из своего кабинета, комбат майор Никифоров Борис Александрович наблюдал из окна как рота идет на прием пищи, с обязательным «разбором полетов» после возвращения. Кто теперь может возразить, что метод «наблюдения» не является весьма эффективным методом в педагогике.
Около торца здания, где, как видно, сложены плиты перекрытия, курсанты нежились на солнышке после приема пищи. И почему-то вспоминается крылатое выражение курсанта Валеры Лебедева, который любил говаривать: «Порубам лягам спать», что означало в переводе пообедаем и ляжем спать. Конечно спать после обеда не полагалось, но все с вожделением относились к сказанным Валерой словам, как к несбыточной сладкой мечте.
|
|
| 
| Если смотреть со стороны столовой, то казарма принимает не менее удручающий вид. Во время нашей учебы, загиба казармы букой «Г» еще не было. Видимо эта достройка произошла в более позднее время с увеличением числа обучающихся. В наше время та часть казармы, которая примыкала к стадиону была заселена курсантами 10-батареи. Они жили этажами ниже и ходили в столовую по короткому прямому маршруту, что являлось предметом зависти курсантов других батарей, проживавших на верхних этажах.
|
|
|  | А вот и столовая, здесь многие получили урок культуры принятия пищи и хорошие навыки работы на при кухонном хозяйстве, особенно чистки картошки. Это все, что от нее осталось. А торчащая посреди развалин бетонная опора живо напомнила мне надгробный монумент в честь победы человеческого безумия над светлой памятью многих поколений надежных защитников своего Отечества. Почему безумия? Да потому, наверное, только мы можем все рушить «до основания, а потом», а что потом? Ведь можно было бы создать кадетский корпус, учить нравственности и делу мальчишек. Или радиотехнический колледж для обучения молодежи или … и таких или можно набрать очень много. Ведь все есть и учебные корпуса, и общежитие, и столовая, и котельная и кафе и баня. |
|
|  | Кстати о бане, в наши годы курсанты ходили в баню в летную часть. Строем, с флажками, со сменным бельем, мы с удовольствием посещали солдатскую баню в летном городке. До сих пор вспоминается запах земляничного мыла, которого давали по половинке на человека и то блаженство, которое испытываешь после помывки в бане.
Баню, похоже, еще до конца не разгромили, и что интересно, что до сих пор, несмотря на отсутствие окон и дверей, из нее не выветрился дух эвкалиптового веника.
|
|
| 
| Кто не помнит самый секретный учебный корпус, где мы постигали премудрости совершенно новой, для того времени, техники. Чтобы пройти в учебный корпус, надо было миновать аж два пропускных пункта. Строгость режима была исключительной. И это правильно, свои секреты страна должна хранить строго, не так как продемонстрировали нам в лихие девяностые ранние «либералы», которые посчитали, что мы с западом теперь «одной крови».
Вот он самый секретный учебный корпус снаружи…
И изнутри….
| 
|
|
|  | А вот здание, где размещался в наше время курсантский буфет, т где тетя Маша продавала коржики и газировку в бутылках, записывая курсантские долги в отдельную тетрадь. Подумать только, какое надо иметь человеколюбие и сострадание к курсантам, чтобы понимать их состояние безденежья и быть уверенной в их честности и порядочности. |
|
|  | И, наконец, выход через первое КПП. Все заросло бурьяном. А ведь когда-то за проходной были аккуратные двухэтажные дома, где жили командиры и профессорско-преподавательский состав, проходил караульный пост, и дорога выходила к городскому автохозяйству.
Сейчас там построены многоэтажные дома и само КПП, стало смотреться как какая-то надворная постройка.
|
|
|
|
|
|
|
| Мною сделано много снимков на печальную память, однако то что они есть это тоже история. Был бы признателен читателям- выпускникам училища добавить мои воспоминания своими историями из того времени, которое было самым славным и самым светлым в жизни каждого из нас. |
|
|
| С уважением, до встречи 16 июля 2016 года в г. Энгельсе.
Иванов В.П.
06.03.2016
|
|
|
|
|
|
|
|
