Первое настоящее солдатское дело, которое приходилось осваивать тогда молодым, это научиться быстро и красиво подшивать белый подворотничок к гимнастерке. Искусство состояло в том, чтобы подворотничок высовывался из-за стойки воротника на одинаковое расстояние, для этого в серединку свернутого лоскутка материи вставляли кусочек мягкой проволоки в оболочке и не должно быть заметно белых ниток, которыми подшивали.
Второе, что осваивает новобранец, это чистить асидолом солдатские пуговицы до блеска. Необычное для гражданского человека дело. Пуговицы вставляются в специальную планочку с прорезью, намазываются пастой асидол и специальной щеточкой полируются.
Третье, научиться вертеть портянки. Оказалось это не простое дело, т.к. если портянка навернута не туго, то при ходьбе она быстренько сбивается с ноги и натирает больные мозоли. Солдаты рассказывали, что если командир обнаруживал хромающего, то приказывал снять сапог и осматривал ноги, если замечал потертости, то объявлял наряд вне очереди, или несколько нарядов.
Но с каким усердием и даже любовью мы осваивали уставное ношение солдатской формы. Так, чтобы проверить, по уставу ли надета пилотка, мы вскидывали правую руку с вытянутыми пальцами к лицу. Большой палец приставляли к носу, а указательный палец должен был оказаться на звездочке, на пилотке. Затем пилотку сдвигали на правую сторону головы, чтобы ее край был на два пальца выше правой брови. Потом привыкнув носить пилотку, мы надевали ее автоматически правильно. Солдаты старослужащие, особенно дембеля из-под пилотки выпускали с левой стороны часть пышной шевелюры, и это было верхом солдатской моды и удали. А еще «старики» любили украшать гимнастерку значками, тогда к комсомольскому знаку добавляли значки: ГТО, спортивных разрядов, воинской доблести, даже гвардейский (но это когда уже с вещами уезжали домой). В мягкие погоны вставляли пластмассовые вставки, чтобы хоть жесткостью были похожи на офицерские.
С высоты прожитых лет служба воспитанником Советской Армии мне представляется так. Мы старшие школьники уже казались, со стороны, настоящими солдатами, но все же, как и средние школьники-воспитанники, мы были еще дети. И, тем не менее,  собранные в казарму на продолжительное время, объединенные без учета личностных особенностей и культурных принадлежностей. Круг общения наш был замкнут и постоянен. Мы одеты в одинаковую форму, перемещение на территории училища регламентированы общим распорядком, где часто совершаются построения. В такой ситуации человек не имеет возможности уединения. Воспитанники, как и солдаты, вынуждены вместе есть, спать, утром по команде справлять "естественные надобности", вместе и по команде ходить и мыться в бане, читать, писать письма, чинить одежду и подшивать подворотнички, одним словом, быть все время вместе. Как показала практика, военная доля была не всем по плечу, несколько человек не выдержали такого режима и были отчислены. Об этом несколько позже.
Надев военную форму, я как бы почувствовал себя причастным к той славе и народной любви, которой люди наделяли после войны военных. С одной стороны это признание звало меня оправдать доверие, а с другой стороны, развивало во мне чувство, что я не достоин этого признания, я пользовался ей как примазавшийся.
Курс молодого бойца у нас длился около месяца. Он учит тому, что должен уметь каждый солдат: уставному поведению, действиям в тех или иных ситуациях. Но в гораздо большей степени он приучает молодого человека к условиям жизни в армии, даёт общее о ней представление.  Вновь прибывшее в военные части молодое пополнение, на армейском жаргоне  именуется «карантином». Если говорить о себе, то оказавшись в весьма стесненных условиях пребывания, в отличие от «гражданки», где мы уходили из дома, когда хотели, и приходили, не очень обременяя себя временными рамками, а оказавшись в стесненных армейских условиях, лично я испытывал дискомфорт. Но, буквально с первых шагов в училище,  рядовой Жигалов внушал нам, что дисциплинарный Устав СА обязывает нас: «Беспрекословно выполнять поставленные задачи в любых условиях, в том числе с риском для жизни, стойко переносить трудности и лишения военной службы». И мы воспитанники добросовестно стремились выполнять поставленные перед нами задачи.
Положение о военных музыкантских воспитанниках, относящееся именно к нам, я не отыскал, есть лишь изданный в конце войны приказ первого заместителя наркома обороны маршала Георгия Жукова «Об улучшении военно-оркестровой службы в Красной армии», датированный мартом 1944 года, где говорится: «В целях улучшения военно-оркестровой службы в Красной армии приказываю […] ввести музыкантских воспитанников в возрасте 13–15 лет в оркестры (запасных полков и бригад. — В.С.) по 15 человек в каждый, в состав оркестров военно-учебных заведений — по 20 человек в каждый. Музыкантских воспитанников зачислить на довольствие и обеспечить обмундированием и снаряжением на общих основаниях с военнослужащими. С музыкантскими воспитанниками, одновременно со специальной и строевой подготовкой, проводить обязательную общеобразовательную в объеме 7 классов».

Так кто же шел в музыкантские воспитанники и зачем? Прежде всего шли, чтобы облегчить жизнь своей семье, т.к. поступали на полное государственное обеспечение. Кстати, сирот в нашем призыве, да и после, не было. По пути решались и другие задачи семей: получение «легкой» специальности, прохождение срочной службы у себя дома, получение льгот, при поступлении в учебное заведение. Но из 12 воспитанников со мной служивших, только 3 стали профессиональными музыкантами, это Утешев Е., Пустовойтов А., Панченко В.А., а еще двое некоторое время продолжали играть на духовых инструментах в других оркестрах.